Наше новое место жилья там, где солнце на дне.
Вообще-то Томас предчувствовал беду очень давно. Это было ощущение приближающейся катастрофы, масштаба глобального Разрушения Всего Сущего.
Его часто посещали тогда мысли, будто бы отделенные от него самого. Словно это со стороны кто-то тыкает пальцем и говорит – ну, чего ты встал? Что замер? Почему не борешься, почему не злишься? А он настоящий, из плоти, отходил в сторонку и даже не оправдывался. Откуда-то пришло понимание Окончательности и это парализовало сразу и целиком. Все, баста. Больше никакого сопротивления. Просто смотрим на надвигающуюся волну и ждем, когда она смоет нас.
По правде сказать, в его случае, болезнь охватывала так крепко и последовательно, что без поддержки Томас был обречен погрязнуть в апатии: если физически ощущаешь, как тебя тащит в могилу, и вместо руки помощи, тебя пинают в том направлении – тут как-то немного поводов для бодрости остается.
Переселение в больницу Моран воспринял именно как такой пинок. Связи с прошлыми друзьями и наставниками больше не было. Здоровым, он бы что-нибудь придумал, он все-таки живучий щенок. Но не было сил, не было воли. Все пожирала чахотка, сгибающая его в мучительном кашле, заставляющая выплевывать кровавую мокроту, насылающая озноб возле камина и жар под самыми сильными сквозняками.
После долгого блуждания в темноте, после обрывков каких-то бредовых воспоминаний, после странной тряски и полного провала в ничто, он внезапно вынырнул куда-то наружу, куда-то вверх  - и почувствовал себя живым.
Когда Моран открыл глаза, первой мыслью было – «Почему я не умер?» Слабость была, но совсем иного рода, как после долгого сна: такая разгоняется, если сладко потянуться. На губах – корочки засохшей крови, но старые, облупившиеся, и Томас неловко сковыривает их, чтобы убедиться, что все еще находится в мире материальном. Только дождь, бьющий по лицу и небо, цвета выцветающих чернил, над ним. Рукав больничной пижамы в грязи. Затылку жестко и мокро, как и всему исхудавшему телу. И холодно – но холод отстраненный, наверняка его легко разогнать, как и слабость, простыми движениями.
Томас хлопает глазами, жмурится от капель. Удивительная легкость в голове. Он не понимал, где находится и почему, тяжко было разграничивать свои сознательные мысли и какой-то информационный шум – какие-то посторонние чувства – которые возникли сами собой, но как будто бы на своем месте. Что-то недоброе. И вселяющее силу.
Сквозь шум дождя прорезались звуки шагов, Томас резко сел и повернул голову в ту сторону. Он, конечно, смешон в полосатой пижаме посреди какой-то проселочной дороги, но без боя никому не дастся.
«Никому не дамся?» - отвлекшись на секунду, он прижал ладонь к впалой груди. Не горит. Не саднит и не давит! С ним что-то произошло, что-то явно изменилось к лучшему.
Катастрофичность изменений кружила голову, и на долю мгновения мальчишка ощутил себя еще более одиноким, чем обычно. Но это быстро прошло. Моран все так же щурился, пытаясь сквозь дождь разглядеть, кто к нему приближается.